Сергиев Посад в жизни П.А. Флоренского 1
Диакон Сергий ТРУБАЧЁВ
Посвящается памяти А. М. Флоренской
Когда говорят о достопримечательностях подмосковного города Загорска (бывший Сергиев Посад), в памяти прежде всего возникает древний монастырь, и силуэты барочной колокольни и пяти массивных куполов Успенского собора складываются в зрительный знак. Не менее притягательной, возможно, благодаря сочетанию с этим силуэтом, представляется и картина самого посадского города с его старинными крутыми улицами, лучами сходящимися к монастырю, садами и домиками, сохранившими память о своих обитателях и их неторопливой жизни, средоточием которой избиралась близость к Лавре.
Здесь будет рассказано о памятных местах Сергиева Посада, связанных с жизнью в этом городе священника Павла Александровича Флоренского (1882-1937). Сергиев Посад явился питательной средой для осуществления многосторонних проявлений неповторимой личности своеобразного мыслителя и ученого, каким воспринимается ныне П.А. Флоренский в сферах научного и философского творчества, теории изобразительного искусства, в деятельности по охране памятников культуры и в теоретической разработке основ музейной работы. Возведенный в сан иерея, он прослужил в храмах Сергиева Посада более десяти лет. В Сергиевом Посаде сложилось устроение его личной жизни, обогащенной дружбой и сотрудничеством с выдающимися современниками — художниками В.А. Фаворским, М.В. Нестеровым, И.С. Ефимовым и Н.Я. Симонович-Ефимовой, учеными Ю.А. Олсуфьевым, И.Ф. Огнёвым, пианисткой М.В. Юдиной.
В характеристиках, которые давали современники Флоренскому, сказалось понимание его личности как явления, понимание необычности, но и притягательности его суждений, которые «были весьма краткой формулировкой сущности тех вопросов, которые я задавал...» (П.А. Голубцов). «...Два-три сказанных слова, как тяжелые капли воды, набухают, собираются и тяжело падают, оставляя в душе неизгладимый след. После всю жизнь будешь к ним возвращаться и все дальнейшее на них строить» (Л.Ф. Жегин). «Его уму доступны иные углы зрения, иные проникновения, чем остальным людям» (М.В. Фаворская). «Говорил он так, что видно было, насколько зримо и ощутимо предстала перед нами античная древность... это был для меня праздник гения, огромной многообразной культуры, которая сияла и переливалась передо мной в каждом его слове» (Н. Павлович). «Он чувствовал, что я слишком отвлеченная, что меня необходимо поставить на землю, старался привить мне какие-то практические навыки, обращал мое внимание на бытовую сторону жизни...» (Т.В. Розанова). «Я знал в нем математика и физика, богослова и филолога, философа, историка религий, поэта, знатока и ценителя искусства и глубокого мистика» (С.Н. Булгаков).
Приведенные высказывания принадлежат людям, хорошо знавшим Павла Александровича, не раз посещавшим его в Сергиевом Посаде. При обращении к теме культурных связей, объединявших Флоренского с рядом современников, раскрывается значение Сергиева Посада, который он избрал местом своей жизни и трудов.
В Троице-Сергиеву П.А. Флоренский приезжает в 1904 году, после окончания математического отделения Московского университета с твердым намерением поступить в Московскую духовную академию, что и было им осуществлено. Притягательные особенности Сергиева Посада — уединенность, возможность сосредоточенной работы над темами, намеченными на многие годы вперед, богатейшее книжное собрание академической библиотеки, художественные и исторические памятники, природная среда одного из привлекательнейших мест Подмосковья, напоминавшего ему гористые склоны родного Тифлиса, создавали реальные условия для творчества. «Привыкнув с детства к уединенной жизни среди природы и в кабинете, я нашел в Сергиевском Посаде все благоприятные условия для научной работы, за исключением одного, лаборатории, которую старался частично возместить разными суррогатами», — писал он в «Автобиографии» (1921 год). В годы обучения он живет, как и остальные студенты, при академии. По окончании академии он начал читать лекции по курсу истории философии, а в 1908 году преподавал также математику в женской Сергиево-Посадской гимназии, расположенной на Переяславской улице (ныне ул. Красной Армии, д. 42). Тогда же он поселился в небольшом деревянном домике, недалеко от Петропавловской церкви (ныне ул. 1-й Трудовой армии, д. 43). Здесь П.А. Флоренским разрабатывались курсы лекций, слушателями которых были не только студенты академии, но и приезжие из Москвы — поэт С.М. Соловьев, будущий священник С.Н. Дурылин. «Как сейчас помню обстановку его первых лекций, — писал один из слушателей С.А. Волков. — Самая большая аудитория переполнена. Стоят в проходах, вдоль стен, сидят на подоконниках, толпятся около двери... Флоренский, несмотря на глуховатый тон голоса, живописал словами, и не только живописал, но и создавал некое музыкальное звучание в душе... Хотелось жить, созерцать, мыслить, творить. Раскрывались глаза на малейшие детали окружающего мира, природы и людей, прекрасное начинало сиять и ласкать своей просветленной ясностью, зло постигалось как тень, как отсутствие прекрасного. Зло переставало угрожать...» Здесь, в доме на Петропавловской улице, была подготовлена книга «Столп и утверждение Истины», изданная в 1914 году. Во многом в необычной книге в форме писем воплощены юношеские искания Истины. Философские размышления чередуются с лирическими фрагментами, где автор обращается к Другу-единомышленнику, открывая ему свою исстрадавшуюся душу. В начальных строках письма 10-го П.А. Флоренский повествует о своей жизни в Сергиеве так: «...тогда я только зажил самостоятельно и поселился в маленьком одиноком домике. Один, не только без мебели, но и без скамьи, чтобы присесть: часы были единственным предметом "обстановки". Сидел на каком-то ящике, на нем и занимался. Холод, пустота и жизнь впроголодь... Особенно жутко было вечерами. Темнело. Начинал накрапывать дождик, постукивая по железной крыше... Крыша взрыдывала в последней тоске и холодном отчаянии... Тоскливо громыхал железом крыши внезапный порыв ветра! Жутко шумел за окном тремя березами...» 2 , — и в нас возникает ощущение мрака осенней ночи, проведенной в маленьком доме на окраинной улице провинциального северного городка.
В окружающем П.А. Флоренского микропространстве он умел видеть не поверхностно-бытовую сторону Посада, но глубинную, внутреннюю связь веками созидаемого. Когда-то Сергиев Посад и его окрестности составляли единый природный и художественно-исторический комплекс: объединяющие Лавру и расположенные вокруг нее слободы, ближние и дальние скиты — с восточной стороны Гефсиманский, Черниговский, Вифания, над прудом скромная Киновия, в отдалении Параклит, к северо-западу село Деулино, известное по заключенному там миру с поляками в 1618 году, западнее его — село Благовещенское, с XIV века удел князей радонежских, — все они связаны с историей Лавры. В природном отношении они обрамляли Лавру, составляя единую цепь исторически-заповедных мест. По замыслу устроителей скитов, они воссоздавали в окружении Лавры подобие окрестностей Иерусалима, возводя мысль созерцающего к Иерусалиму Горнему. Немало исходил П.А. Флоренский окрестности Посада. «В прежнее время, приезжая с ночным поездом из Москвы, я шел обычно бродить по росистым лугам. Восток только начинал розоветь. И несказанная радость и чистота, вместе с каплями, осыпавшими меня с какого-нибудь орешника, струились широкими потоками в душу, да и не в душу только — во все существо», — вспоминал он. Многое в его жизни было связано с этими местами. В Гефсиманском скиту подвизался старец Исидор, его духовный наставник в студенческие годы. Деревянная церковь XVII века в селе Благовещенском стала его приходским храмом, когда в 1911 году он принял сан священника и получил Поставную грамоту на служение в этой церкви. Не раз бывал он и в Зосимовой пустыни, и в селе на месте древнего Радонежа. Впоследствии он станет желанным гостем в усадьбах Мураново и Абрамцево.
Еще в 1910 году, женившись на Анне Михайловне Гиацинтовой (уроженке Рязанской губернии, учительнице начальных классов сельской школы), он поселяется вместе с супругой в доме Озеровых на улице Штатно-Садовой в северо-западной части Сергиева Посада (ныне улица им. академика Фаворского, д. 6). Здесь их навещают московские друзья — Андрей Белый, знакомый с университетских лет, Вяч. Иванов, приезжавший на защиту магистерской диссертации П.А. Флоренского. Сюда из Италии приходят письма его друга философа В.Ф. Эрна, письма В.А. Кожевникова — издателя сочинений Н.Ф. Федорова, а также многочисленных корреспондентов журнала «Богословский вестник», редактором которого П.А.Флоренский стал в 1912 году. В том же году он был приглашен Великой княгиней Елизаветой Федоровной стать настоятелем в больничную церковь Мариинского убежища (приюта) сестер милосердия Российского общества Красного Креста, здание которого, построенного архитектором Л. Кекушевым, находилось на ул. Нижней (недалеко от Вифанской улицы, возле линии железной дороги; ныне — улица Митькина, д. 37). «...К Западу был обращен Алтарь,— записывает Павел Александрович, — расположенный над землею. Гряда облаков простиралась над Лаврой — как нить жемчужин. Из алтарного окна были видны четкие дали, и Лавра высилась как Горний Иерусалим».
Уже в первые годы женитьбы П.А. Флоренский, прислушиваясь к просьбам Анны Михайловны, стал продумывать устройство своего дома, где он предполагал разместить и лабораторию, необходимую для его практических занятий естествоиспытателя, и библиотеку, и комнаты для увеличивавшейся семьи (в 1911 году родился старший сын Василий). Наконец, в начале 1915 года подходящий дом был найден, и хотя он отличался от чертежей-проектов, нарисованных Флоренским в набросках, а близкие знакомые уверяли, что он мал для четырех человек (в семье жила мать Анны Михайловны — Надежда Петровна Гиацинтова), переезд состоялся. «Мы переселились в дом, который впоследствии стал нашим, — записывает П.А. Флоренский в блокноте, озаглавленном им «Наш дом», — т. е. в дом на Дворянской улице Александры Николаевны Якуб в 1915 году 20-го и 21 апреля. 20-го возили вещи, но не успели перевезти всех, и потому ночевал в новом доме лишь я, а со мною и Федор Константинович Андреев, причем было холодно и жутко. А 21-го апреля привезли все остальное и переехали или, точнее, перешли в дом остальные члены семейства — т. е. Анна, Васенок и Надежда Петровна... Это нам устроила Наталия Александровна Киселева, настоятельница Красного Креста (убежища)...».
Деревянный, с резными наличниками и балконом одноэтажный дом был построен на самом верху круто спускающейся к долине реки Кончуры тихой улице, отделенной от проезжей части города кварталом одноэтажных построек (ныне улица Пионерская, д. 19). Фасадом своим обращенный на запад, он поставлен напротив Лавры, так что в широком итальянском окне центральной комнаты всегда виден четко очерченный силуэт пяти куполов Успенского собора, как бы нанизанных гроздью на стержень стройной колокольни. В доме еще две комнаты, соединенные со средней филенчатыми двухстворчатыми дверями; все вместе они образуют анфиладу, сходную по устройству с усадебными домами XIX века. Крайнюю северную комнату о. Павел занял под кабинет, где по всему периметру, высотой до потолка были поставлены деревянные, золотистого оттенка, тонко навощенные шкафы с укрепленными в их верхнюю часть присланными из Рима фотографиями греческих статуй. У окна поместился маленький рабочий стол и бюро, там же шкаф-горка с редкими образцами горных пород, археологических находок, памятных реликвий, а впоследствии и детских подарков, которые он бережно хранил. Около другого окна — шкаф-угольник с стоящими на нем иконами «Богоматери Казанской» — благословением на брак, данным Анне Михайловне, «Воздвижением Креста», вывезенной Павлом Александровичем из тифлисского дома, образом преподобного Сергия, подаренным ему учениками академии в 1911 году. Рядом висели деревянные иконки работы местного резчика В.И. Хрустачёва, две иконы — «Спас Всевидящее око» и «София Премудрость Божия», — заказанные по случаю рождения старших детей — Василия и Кирилла. В средней комнате с камином, на чугунном обрамлении которого помещено рельефное изображение на античный сюжет «Игра с амурами», была устроена столовая. В ней находилась древняя икона «Богоматери Грузинской». На выступе камина положена скульптура А.С. Голубкиной «Голова Иоанна Крестителя». В столовой стояли два инструмента: старинное прямострунное фортепиано глинковского времени и пианино «Kampe», на котором Павел Александрович нередко играл произведения любимого им Моцарта. Третья комната предназначалась для детей. Маленькая комната бабушки Надежды Петровны соседствовала с кухней, в которой стояла русская печь, облицованная белыми изразцами с голубой каймой. Из кухни имелся выход во двор, где от прежних владельцев сохранились обветшавшая конюшня и сарай с погребом, окрашенные в цвет дома. Весь дом, как и многие другие дома в Посаде, был окрашен в нежный розовый цвет, подобный цвету лаврской колокольни, бывшей с начала XIX века и до середины ХХ века розовой. Сад, спускающийся по склону холма к югу, с любимыми Павлом Александровичем серебристыми тополями, молодыми липами, кленами, группой старых елей, был отгорожен от двора низким заборчиком, а от улицы — высоким деревянным забором.
В воспоминаниях одной из посетительниц дома Флоренского, относящихся к 1915 году — Н.П. Борисовой (Анненковой-Бернар), картина домашнего быта рисуется так:
Немощеная улица тихая,
Одинокий приютливый дом.
Сад. Жасмины и розы раскинулись
И сплелись в беспорядке живом.
Мальчик резвый по садику бегает,
Молодая следит за ним мать.
Он играет с цветами душистыми,
Ему любо их с веток срывать.
Целомудренной свежестью дышится
В стенах горниц, как будто живых.
Тайный Гость и Хозяин таинственный
Обитает невидимо в них...
«...На самом том месте, где мирный переулочек неожиданно начинает спускаться вниз, да еще каким крутым уклоном! — вспоминала другая посетительница — М.В. Фаворская, — стоит длинный деревянный одноэтажный дом; к нему примыкает глухой дощатый забор, из-за которого высятся пышные вершины тополей. Если заглянуть в щелку ... Но щелей нет; хозяева хорошо отгородились от улицы; и даже стенка высокой застекленной террасы со стороны улицы не стеклянная, а дощатая, и опять ни одной щелочки. Калитки с улицы в сад, как полагается при Сергиевских домиках, — нет; в сад можно проникнуть только через дом или двор; а ворота со двора на улицу всегда наглухо заперты. Здесь не любят чужих глаз, оберегают свои семейные традиции, свой уклад жизни».
Вместе с оформлением купчей Флоренскому были переданы документы о прежних владельцах дома. Из них известно, что в 1893 году он был приобретен потомственной почетной костромской гражданкой Лаврентьевой Агриппиной Ивановной у почетной гражданки Шатерниковой Софьи Васильевны. В 1903 году этот дом перешел сыну А.И. Лаврентьевой — Михаилу Евгеньевичу — действительному статскому советнику города Ярославля. У его жены Любови Федоровны в 1906 году дом был куплен монастырским врачом, а затем преподавателем гигиены в Сергиево-Посадской мужской гимназии Петром Ивановичем Якубом . В 1914 году его вдова Александра Николаевна (урожденная Костылева), учредив в гимназии стипендию имени П. И. Якуба, уезжает в Москву, а в 1915 году расстается с посадским домом.
В эти и последующие 1920-е годы Сергиев Посад отличался необычным для небольшого провинциального городка средоточием в нем людей одаренных, посвятивших себя искусству и науке. Внизу на Дворянской улице жил художник В. И. Соколов (ныне Пионерская, д. 27). Совсем близко от Флоренских на Вифанской улице в верхнем этаже дома Пивоваровых (ныне ул. Пионерская, д. 15) поселилась семья И.Ф. Огнева, профессора Московского университета, гистолога. Его сын Сергей Иванович — автор известной книги «Жизнь леса», профессор МГУ, в 1942, 1951 годах лауреат Государственных премий; другой сын — Александр Иванович преподавал в сергиевской школе ботанику и был частым спутником Павла Александровича в ботанических экскурсиях по окрестностям города. Жена Ивана Фроловича — София Ивановна (урожденная Киреевская) нередко помогала П.А. Флоренскому, записывая под диктовку его статьи и воспоминания. В этом же доме жил профессор академии А.П. Шостьин. В домике на Вифанской, расположенной рядом (ныне ул. Комсомольская, д. 3), П.А. Флоренский бывал у издателя М.А. Новоселова, а затем у поселившегося там Ф.К. Андреева — своего любимого ученика и сотрудника, впоследствии ставшего священником. Неподалеку на древней Валовой улице стоял дом (ныне ул. Валовая, д. 8), в который приехал из тульского имения граф Ю.А. Олсуфьев, став ближайшим сотрудником Флоренского по музейной работе. Там же жил художник граф В.А. Комаровский, организовавший в Посаде частную художественную студию, где сам проводил занятия по живописи. Им были выполнены несколько портретов Павла Александровича. На Вифанской улице жил П.Н. Каптерев (бывший дом 63 по Комсомольской ул., ныне не существует), сын профессора академии Н.Ф. Каптерева, сотрудник Флоренского по музейной, а впоследствии и по научной работе в Дальневосточном лагере. В другой, южной части города на Репной улице (ныне 1-я Кооперативная, д. 35) в доме Машинских жила семья художника П.Я. Павлинова, а затем с 1925 по 1939 год семья художника В.А. Фаворского, с которыми у П.А. Флоренского сложились близкие дружеские отношения. В дом профессора академии И.Н. Корсунского на Вознесенской улице (ныне ул. Первомайская, д 33) Павел Александрович приходил по случаю покупки его библиотеки, на этой же улице (д. 35) жила учительница музыки его детей — М.А. Бобылёва. К вдове проф. академии С.С. Глаголева он приходил с П.Я. Павлиновым, чтобы приобрести пианино (ныне д. 11 на ул. Вокзальной).
В непосредственной близости от Посада, слева от Вифанской улицы, где также жила семья художников Чумаковых, с которыми общались Флоренские (дом не сохранился), за полотном железной дороги расположилась Красюковка, названная так по фамилии одного из жителей, освоившего это место еще в конце XIX века. Уютный пруд, березовая роща, поросшие травой улицы создавали неповторимое обаяние заповедного уголка. В конце березовой аллеи жила семья Шиков — Михаила Владимировича и Наталии Дмитриевны (урожденной Шаховской) — в будущем авторов книги о Фарадее, написанной под несомненным влиянием П.А. Флоренского. В доме поэта и профессора литературы А.А. Александрова собирались на литературные вечера (ныне ул. Бульварная, д. 13). На Красюковке обосновался М.В. Боскин — художник-пейзажист, воспевший Сергиев Посад (первый дом не сохранился, второй — ул. Огородная, д. 14). Для Флоренского им были выполнены несколько портретов старца Гефсиманского скита о. Исидора. На Полевой улице (д. 1), благодаря заботе Павла Александровича, в доме бывшего ректора Вифанской семинарии А. Беляева, в 1917 году поселился приехавший из Петрограда писатель В.В. Розанов. На Красюковке жила также семья историка церковной археологии, профессора академии А.П. Голубцова (дом не сохранился) .
Живое творческое общение связывало этих людей в течение продолжительного времени, и, конечно, многие из них не раз бывали в доме Флоренского. Павел Александрович «в своем кабинете беседует и с теми, кто пришел к нему, как к ученому по вопросам электричества или математики, и с теми, кто ищет в нем философа, и с теми, кому он нужен как священник. Люди более деликатные, стесняющиеся прийти к нему в дом, "ловят" его на улице и задают свои вопросы... — пишет М.В. Фаворская. — Свет высокого ума, соединенный с саном священника, влечет людей и влечет не из праздного любопытства. Недра души человеческой, не находя ответа, бьются об края земного и жаждут объяснения того, что нам не открыто». «...Мне нравился их спокойный дом, тихие послушные дети ... и интересные беседы с Павлом Александровичем...» — вспоминала дочь писателя, Т.В. Розанова.
Известно немало свидетельств о посещениях П.А. Флоренского и беседах в его доме приезжавших к нему в Сергиев Посад. О некоторых собеседниках мы узнаем по надписям на подаренных ему книгах. Среди сохранившихся — имена литераторов: фольклористов Б.М. и Ю.М. Соколовых, переводчика и историка западной литературы М.А. Петровского, сказителя былин Б.В. Шергина, писательницы и троюродной сестры Флоренского — О.Д. Форш. Сюда приезжали М. Волошин — память о нем сохраняет оставленная им акварель; А. Сидоров, который создал для Павла Александровича экслибрис и посвятил ему сонет; А. Белый. Этих людей Флоренский привлекал как знаток литературы и нескольких языков, собиратель народной поэзии, превосходный мастер слова. О значении его в литературно-философских кругах говорит такой любопытный факт, как избрание В. Хлебниковым П.А. Флоренского в «председатели земного шара». Из сохранившихся воспоминаний мы узнаем: «...отправились к Флоренскому. Немного подтянулись. Вошли, как школьники в келью отшельника. Флоренский не удивился, хотя он не знал никого даже по имени. Разговор велся вокруг "Законов времени". Красноречивый Кухтин немного мешал хорошему молчанию. Флоренский говорил нам о своем "законе Золотого сечения", о том музыкальном законе, по которому известная лирическая тема (настроение) у разных поэтов одинаково дает преобладание тех или иных шумов, строится на определенной шумовой формуле. После Хлебников подверг такому опыту пушкинский "Пир во время чумы"... О "председателях" Хлебников почему-то умолчал» . Приезжал к Флоренскому ученый-этнограф, несколько лет путешествовавший по Эфиопии, а затем живший на Афоне А.К. Булатович (иеромонах Антоний). Близки были взгляды П.А. Флоренского посещавшему его тогда молодому философу А.Ф. Лосеву. В беседах-раздумьях проводил он многие часы с С.Н. Булгаковым. Именно так запечатлены они М.В. Нестеровым, создавшим полотно «Философы» в саду дома на Дворянской улице, в мае 1917 года. Вместе с М.В. Нестеровым приезжала познакомившая их А.С. Мамонтова — первая хранительница абрамцевского дома, которой Павел Александрович, стараясь поддержать в трудные минуты и призывая сохранить, образно говоря, тело и душу заповедного места, писал: «...я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, испорченную едва ли не с XVII века. Тогда "Абрамцево" и Ваше Абрамцево будут оценены; тогда будут ходить и беречь каждое бревнышко Аксаковского дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве, в Абрамцевых <...> Абрамцево, дорогое Вам, прежде всего есть духовная идея, которая не уничтожаема. Скажу худшее. Если Абрамцево уничтожить физически, то и тогда, несмотря на это великое преступление уничтожения пред русским народом, если будет жива идея Абрамцева, не все погибло» .
К 1918-1920 годам относится один из важнейших периодов в жизни П.А. Флоренского — участие в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, в состав которой входили также Олсуфьев, Каптерев, Боскин, Мансуров, Шик, Розанова, Александрова-Дольник и специалисты, приезжавшие из Москвы . За короткий срок ими была проведена работа по разборке, регистрации и научному описанию монастырских ценностей, причем описи икон и древних панагий, подготовленные Ю.А. Олсуфьевым и П.А. Флоренским, вскоре были опубликованы. Интенсивная работа по обследованию достопримечательных мест города и его окрестностей отражалась в докладах Комиссии, и теперь имеющих немалое научное значение. Именно в этот период были разработаны новые принципы музейного дела, когда музей, обладающий самыми различными по типу и хронологии коллекциями предметов, рассматривался как единое целое. П.А. Флоренский совместно с П.Н. Каптеревым в 1919 году создали первый проект музея Троице-Сергиевой Лавры. Однако наиболее полно идея создания «живого... музея» была изложена им в статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия», где Павел Александрович раскрывает также сложившееся в нем еще в студенческие годы понимание значимости древнего места на горе Маковец как сердца России: «При туристском обходе Лавры, беглому взору впервые развертывается не подавляющее количественно, но действительно изысканное богатство художественных впечатлений от неё. Есть, однако, и гораздо более тонкое очарование Лавры, которое охватывает изо дня в день, при вживании в этот замкнутый мир. И это очарование, теплое, как смутная память детства, уродняет душу Лавре, так что все другие места делаются отныне чужбиной, а это — истинною родиной, которая зовет к себе своих сынов, лишь только они оказываются где-нибудь на стороне. Да, самые богатые впечатления на стороне скоро делаются тоскливыми и пустыми, когда потянет в Дом Преподобного Сергия. Неотразимость этого очарования — в его глубокой органичности. Тут — не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности, и какая-то, труднообъяснимая, но непреклонная мысль: здесь в Лавре именно, хотя и непонятно как, слагается то, что в высшем смысле должно называть общественным мнением, здесь рождаются приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Это-то всестороннее, жизненное единство Лавры, как микрокосма и микроистории, как своего рода конспекта бытия нашей Родины, дает Лавре характер ноуменальности. Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьется пульс русской истории, здесь собрание наиболее нервных, чувствующих и двигательных, окончаний, здесь Россия ощущается как целое» .
К периоду работы в Комиссии относится создание таких философско-искусствоведческих работ, ставших классическими, как «Иконостас», «Моленные иконы преподобного Сергия», «Храмовое действо как синтез искусств», «Амвросий, Троицкий резчик XV века». Примечательно, что некоторые из этих работ (например, «Иконостас») записывала под диктовку С.И. Огнева, в доме которой это происходило. Подобную же помощь оказывала одна из дочерей В.В. Розанова — Александра: ей диктовалась «Обратная перспектива» в лаврских помещениях Казначейского корпуса, где разместилась Комиссия. В те годы Ю.А. Олсуфьев и П.Н. Каптерев были постоянными посетителями дома Флоренского. Там они работали над статьями и описями, обсуждали пути русского искусства.
Еще в начале 1920-х годов близкие дружественные отношения установились между П.А. Флоренским и В.А. Фаворским. В 1919 году семья Фаворских поселилась в одном из корпусов Лавры . Первым директором Сергиевского историко-художественного музея стал отец жены художника — В.Д. Дервиз, а отец Владимира Андреевича — Андрей Евграфович ранее сотрудничал в Комиссии по охране памятников искусства и старины Лавры. Работа в Комиссии, постоянные контакты с руководством музея сблизили Флоренского с семьей художника. И Мария Владимировна, и Владимир Андреевич рисовали детей Флоренского — Кирилла, Ольгу, Марию. Между детьми Флоренского и сыном Фаворского Никитой возникла дружба. «За те годы 1921 - 1923 мы с Владимиром Андреевичем и Никитой частенько направляли наши шаги в ... переулок, всходили на крылечко длинного деревянного дома, дергали проволоку висячего звонка и, пока он сотрясался, слушали приближающиеся шаги по сеням...» — вспоминала М.В. Фаворская. Глубокий интерес художника к личности Павла Александровича проявился в его портретных изображениях — миниатюре на кости (1922 год), в экслибрисе, изображающем воина в доспехах с геральдическими знаками. Книга Флоренского «Мнимости в геометрии» была издана в 1922 году с обложкой работы Фаворского. Автор дал пояснения к обложке, характеризуя ее как «художество, насыщенное математическою мыслию» . Послесловие книги по существу является анализом художественного метода Владимира Андреевича, анализом пространственного построения книжной гравюры. В 1923 году Фаворский гравировал обложку другой книги Флоренского — «Число как форма». Несомненна их этическая общность и любовь к древнерусскому искусству. Искания художника в области формы находят обоснование в теоретических воззрениях Флоренского.
В 1921 году по рекомендации В.А. Фаворского П.А. Флоренский был приглашен на должность профессора во ВХУТЕМАС, где читал курс «Анализ перспективы». На основе этого курса в 1924 году им была написана работа «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях». Среди слушателей Флоренского был будущий автор книги «Язык живописного произведения» — Л.Ф. Жегин, на которого идеи Павла Александровича произвели большое впечатление. «...В 1928 году вчерне была закончена моя работа о кривом пространстве живописного произведения, — пишет в воспоминаниях Л.Ф. Жегин, — вдохновителем работы был П[авел] А[лександрович] Ф[лоренский], и конечно, ему первому она должна была быть показана... С нетерпением ждал я назначенного срока. И, наконец, собрав весь свой материал, отправился в Загорск. Выйдя из вагона, я сговорился с извозчиком — папка оказалась тяжелой и тащить ее было бы трудно. Назвал адрес: "Пионерская, бывшая Дворянская".— "А дом чей?" — "Флоренского". — "Батюшки? Знаю, как не знать!" ...Я застал Ф[лоренского] в застекленной террасе. Он разбирал только что им собранные грибы и раскладывал их по сортам... Мы расположились в саду у маленького столика. Я раскрыл свою папку... Наконец, подошел самый ответственный момент — процесс трансформации — то есть главный узел всей зрительно-пространственной системы... "Позвольте, позвольте, — сказал Ф[лоренский]... Ах, вы так делаете... Ну, можно и так делать"... "Всё это можно подсчитать, — сказал он мне, — но мне кажется, что это и не нужно. Новых математических мыслей у Вас нет... Больше всего мне понравились ваши 'горки'...." Он советовал мне, если возможно, ограничиваться самыми необходимыми иллюстрациями, — "Иначе никто не возьмется печатать вашу работу..."».
От одного из преподавателей ВХУТЕМАСа и организатора нового художественного журнала Н.М. Чернышева Флоренский получил приглашение принять участие в издании. В ответ Павел Александрович предложил дать журналу название «Маковец». Этим названием он связывал идейную направленность журнала с идеей древнего центра русской культуры, возникшего на горе Маковец. Вскоре появились его статьи: в № 1 — «Храмовое действо как синтез искусств», а в № 2 — «Небесные знамения. Размышления о символике цветов».
В редакционную коллегию журнала была принята и сестра Павла Александровича — Раиса Александровна Флоренская, художница, слушательница ВХУТЕМАСа. Живя с матерью Ольгой Павловной в Москве , в Долгом переулке, где часто бывал П.А. Флоренский (ныне ул. Бурденко, д. 16/12), она приезжала в семью брата, нередко с подругой, художницей Е.М. Беляковой, которая, по поручению заведующего Музея игрушки Н.Д. Бартрама, собирала их в окрестностях Сергиева, богатых народным ремеслом. Раиса Александровна Флоренская — создательница своеобразных живописных портретов, ряда копий новгородских фресок, цикла графических работ на античные и евангельские темы, умерла в возрасте 36 лет от туберкулеза, скончавшись в сергиевском доме брата, и похоронена на Кокуевском кладбище .
Павел Александрович искренне интересовался становлением молодых художников, бывал на выставках и обсуждениях. В своем обращении «В достохвальный Маковец» он рекомендует обратить внимание и принять в общество художников известных ему незаурядностью и талантом живописцев В.А. Комаровского и Н.Я. Симонович-Ефимову: «По мысли основателей, "Маковец" должен быть маковцем — средоточною возвышенностью русской культуры, с которой стекают в разные стороны воды творчества. В разные — во-первых, и из единого, органически выдвинувшегося водоистока — во-вторых. Маковец — не геометрический центр и не среднее арифметическое разных течений, а живой узел, откуда тянутся нити. <...> кто захочет единства культуры, должен провозгласить реализм, а тогда, будь он хотя бы величайший гений, ему необходимо будет присоединиться к "Маковку". <...> считаю своим долгом обратить внимание "Маковца" на двух художников <...>. Один из них — Нина Яковлевна Ефимова <...>. В Н.Я. Ефимовой — любовь к России — к земле и бабам, к природе <...>. То, что я вижу в работах Н.Я. Е[фимовой], внушает не сожаление о народе, а признание его как такового: Россия не нуждается в подкрашивании, чтобы ее любить. Другой художник — это Влад[имир] Алексеев[ич] Комаровский <...>. Это не только количественно усилит "Маковец", придав ему бóльшую плотность, но и произведет ряд толчков к самопознанию и более глубокому самораскрытию. "Маковцу" надлежит быть собирателем русской культуры...» .
С художницей Н.Я. Сомонович-Ефимовой Флоренский познакомился во ВХУТЕМАСе, где преподавал ее муж, скульптор И.С. Ефимов. Они стали близкими друзьями Флоренского, часто приезжали в Сергиев, вместе бродили по окрестностям и вели беседы, содержание которых, тщательно записанное Ниной Яковлевной, могло бы составить отдельную книгу. Создатели и энтузиасты народного кукольного театра, Ефимовы выступали со спектаклями не только в Москве, но и в деревенской глуши и однажды неожиданно появились в Сергиеве. Действие происходило на Красюковке, а зрителями были жители города и вся семья Флоренского. Павел Александрович высоко ценил представления Ефимовых, сопоставляя воздействие их спектаклей с эстетикой греческого театра.
«Накрапывал летний дождь. Следовало думать, что назначенное под открытым небом представление петрушек не состоится. Тем не менее приглашенные, а за ними и мы пробирались между гряд маленького огорода. Потом пришлось спускаться в глубокую, со скользкими глинистыми скатами канаву и переходить по жердочке. Но действительно, преодолеть эти трудности было необходимо: для представления был избран заброшенный сад с березовой аллеей и прудком, расположенный на склоне и уединенный, словно отрезанный от и без того уединенной Красюковской улицы отрезанного от общей жизни Сергиевского Посада. На склоне толпились дети и взрослые, и чувствовалась в этих кучках всех возрастов, от грудного и до старости, какая-то торжественность, — ожидание, какое бывает накануне необыкновенных дней в семьях с отстоявшимся ритмом домашнего уклада» — так описывает в 1925 году это событие Павел Александрович в предисловии к книге «Записки петрушечника», подготовленной Ефимовыми.
И в доме на Пионерской (бывшей Дворянской), и на лекциях во ВХУТЕМАСе, и в московском доме Ефимовых у Красных ворот, где Флоренский был частым и желанным гостем (ул. Садовая Спасская, д. 19, кв. 151), Нина Яковлевна всегда стремилась запечатлеть облик Павла Александровича. Так ею было выполнено 14 графических портретов и 3 варианта портрета живописного. В них Флоренский изображен в своем кабинете стоящим у окна, в котором (по двум вариантам) видится очертание лаврской колокольни. Из записей Симонович-Ефимовой о создании портрета: «22-27 июля 1927. Искали место, где рисовать. Остановились на кабинете. Стали переставлять столы. Стул, на котором куча книг. Тяжелый. Я говорю — удобно прислонять к вашим вещам — все тяжелые — с книгами даже стул. Он — "У меня всё недвижимое... Хотите, я буду заниматься экспериментированием?" — "Хочу, а что это такое?" — "Делать опыты". Вытащил треножник, стол отставили — чудесно, потому что треножник ничего не загораживает из фигуры... Потом мы нашли, что первый план в моем этюде пуст — он предложил коврик. Потом что-либо из инструментов поставить на пол. Но все инструменты были желтые, а желтого и без того много. Я назвала стеклянный шар — но такового не было. Тогда изолятор. Был, целых два. Я заботилась, чтобы не было подстроено. Он: "Ведь могло мне нужно было [быть] для опытов" — "А вдруг кто-нибудь догадается, какие опыты, и увидит, что не нужно". Он: "Никто в мире не делает этих опытов". Солнце пришло во второе окно и светило на этюд. "Я завешу собой". И принес свой чистый подрясник, повесил кнопками на окне».
В кабинете Флоренского в 1927 году были сфотографированы Нина Яковлевна и Иван Семенович в день двадцатилетия их свадьбы. Они сняты на фоне книжного шкафа, на дверце которого помещены изображения античных статуй .
Вместе с Ефимовыми приезжала в Сергиев и А.С. Голубкина. Одна из ее работ — скульптурный портрет В.Ф. Эрна, выполненный еще в 1914 году, стояла в кабинете . А.С. Голубкиной хотелось лепить и портрет Н.П. Гиацинтовой, личность которой ее впечатляла, однако замысел не осуществился. Сохранилась запись Н.Я. Ефимовой восторженного высказывания Голубкиной о Павле Александровиче: «Ух, какая красота ума! Как держательно все, что он говорит! Каждое слово подперто годами!» 17.
К концу 1920-х годов, а именно к 1927-му относится знакомство Флоренского с выдающейся пианисткой М.В. Юдиной, ставшей другом семьи. Приезжая в Сергиев, она непременно играла в доме Павла Александровича. Домашнее исполнение привлекало ее свободой и полнотой отдачи. Правда, старинное фортепиано перестало звучать именно после опробования его Марией Вениаминовной: треснула дека. С тех пор она играла на другом инструменте. Прелюдии и фуги Баха, сонаты Моцарта, Бетховена звучали в эти вечера в старинном посадском доме. «Милая Олечка! — обращается она в письме к дочери Павла Александровича. — Вспоминаю пребывание у Вас с глубокой благодарностью — мне было хорошо, как бывает редко, а спать в кабинете твоего папы хоть и страшно, но тоже чудесно. А когда я уходила, еще ущербный месяц не закатился, и звезды догорали, и была большая роса, и так мне хотелось в Лавру, которую видала лишь издали, и еще к Вам приехать когда-нибудь».
Все было дорого ей в этом человеке — его понимание культуры, его музыкальность восприятия мира, осознание звукового феномена как откровения о самых глубоких пластах жизни, о сокровенной сущности вещей, его идея синтеза искусств. Позже она запишет, что «имела счастье его знать, играть ему, беседовать с ним». Музыка и поэзия, живопись и скульптура, творчество старинных мастеров и художники-современники — темы их собеседований. «А поэму "Поэт" (В. Хлебникова. — Примеч. сост.), — вспоминала она, — открыл мне Великий Человек — Павел Александрович Флоренский», о котором будет написано: «Это лицо — философа, богослова, священника, геолога, лингвиста, ботаника, электротехника, семьянина — выходит за всякие пределы "человеческого естества"». Замечательна запись, сделанная Юдиной на экземпляре книги «Столп и утверждение Истины», подаренной ей ленинградским другом В.С. Люблинским о том, что эта книга пережила блокаду.
К этому же периоду конца 1920-х годов относится переписка Флоренского с В.И. Вернадским, учеником и сотрудником которого стал сын Павла Александровича — Кирилл 18 .
О начале последующего этапа в жизни Флоренского — его работе в системе народного хозяйства — мы узнаем из воспоминаний его сотрудницы по лаборатории материаловедения — Е.К. Апушкиной, племянницы директора завода «Карболит» В.И. Лисева: «Когда дядя Вася узнал, что крупный ученый физик, философ и математик, ученик Жуковского нуждается, что живет он с семьей в Загорске, у дяди возникла мысль пригласить Павла Александровича на работу в Главэлектро. В 1925 году дядя Вася поехал в Загорск вместе с К.И. Тарасовым. Посетив Лавру и скит "Параклит", они зашли к Павлу Александровичу ...Вскоре Павел Александрович стал работать в Отделе материаловедения при Главэлектро. Эти работы легли в основу его большого труда "Диэлектрики"».
Работая теперь в Москве на Гороховой улице, Флоренский часто останавливался в квартире Лисевых (ул. Б. Спасская, д. 11). «П[авел] А[лександрович] очень любил растения, — вспоминала Е.К. Апушкина, — и хорошо знал их. Раза два он был вместе со мной в Ботаническом саду на Мещанской. Для него каждое растение было интересно, и он рассказывал мне о них как о живых существах. Он обращал мое внимание на то, как построены листья, как они способны поворачиваться к свету, рассказывал, что из этого растения научился делать человек».
В эти годы Флоренский был привлечен к изданию 1-й советской Технической энциклопедии (здание находилось на Остоженке, д. 1) как соредактор Л.К. Мартенса и автор более 100 статей. Л.Ф. Жегин так вспоминал об эпизоде, связанном с посещением Флоренского в ВЭИ: «Он был членом ВСНХ, его приглашали на всякие ученые совещания и собрания, но главная его деятельность связана была с Главэлектро и с электротехническим экспериментальным институтом, помещавшимся <...> на Гороховской улице. Туда я отправился однажды, чтобы по каким-то делам с ним повидаться... К нему поминутно обращались, что-то спрашивали. Он давал каждому неспешные, но, как я понял по тону, совершенно точные и безапелляционные ответы <...> "Вы видите, — обратился ко мне Ф[лоренский], — какой здесь сумасшедший дом". В это время курьер принес из типографии кипу книг довольно толстых, перевязанных бечевкой. "Это «У водоразделов мысли?» — спросил я. Под этим названием должна была выйти в издательстве Поморье серия книг Флоренского <...> "Какой «Водораздел мысли»!" — и что-то, как всегда, спокойное, но на этот раз безнадежное почудилось в его взгляде. "Вы понимаете, — сказал он — Вам разрешат высказать вашу основную мысль, но аргументировать не дадут — и в таком виде все теряет всякий смысл"».
В Москве он работал, останавливаясь или у матери, или у друзей, или на квартире в Лефортове. Часто его видели направляющимся к вокзалу и, находя вагон, в котором он ехал, пристраивались рядом, «чтобы в течение полутора часов беседовать "с ним", — вспоминала М.В. Фаворская. — Иногда встречался с Владимиром Андреевичем в поезде, и если у Владимира Андреевича были книги, то, какие бы ни были эти книги, Павел Александрович просматривал...» или занимался правкой корректуры.
В 1928 году Флоренский был выслан в Нижний Новгород, где предполагал, но не получил разрешения работать в Нижегородской радиолаборатории, созданной в 1918 году М.А. Бонч-Бруевичем. Непрестанно посылает он домой письма, волнуясь за жизнь семьи, расспрашивает о занятиях детей. «...Дом сейчас одно из необходимых условий достойного существования, — говорит он в одном из писем к жене, — не как имущество, а как психологическая почва для работы научной и для воспитания детей... Однако для меня, помимо всего прочего, моего дела, — дела моей жизни и т. д. — наличие дома давало какую-то гарантию спокойствия: хоть кров есть у моих детей. Ты не понимаешь, что значит иметь на плечах и в голове мировые задачи и в то же время не иметь самых ничтожных условий для работы над ними, элементарного спокойствия о существовании своей семьи...» 19 . В том же году Флоренский был возвращен из Нижнего Новгорода. Е.К. Апушкина вспоминала: «Никогда не забуду я такой сцены. П[авел] А[лександрович] вернулся из Горького в Москву, и мы с Олей пошли к Ефимовым за его чемоданом. За столом в синих рубашках-косоворотках пили чай В[ладимир] А[ндреевич] Ф[аворский] и И[ван] С[еменович] Е[фимов]. Когда я сказала им, что приехал П[авел] А[лександрович], они разом вскочили, оба высоко взволнованные. Они не знали, что с нами делать от радости».
Начало 1930-х годов связано с напряженной деятельностью. К работе в ВЭИ Флоренский привлек хорошо известных ему по Загорску лиц, в том числе преподавателя физики Г.Я. Арьякаса, В.М. Гиацинтова, В.Б. Рекста, С.П. Раевского.
Частые командировки, подготовка статей в журналы «Вестник электротехники», «Социалистическая реконструкция и наука», «Пластические массы», «Журнал технической физики» и другие отрывали его от дома по неделям. В свои субботние приезды Павел Александрович любил играть со старшей дочерью на фортепиано в четыре руки, ходил с детьми по окрестностям. Прогулки эти были глубоко познавательные. Песчаные отложения по берегу речки Кончуры — там, где кончается Вифанская улица и где когда-то по крутому склону возвышались сосны, сулили им находки: встречались узкие камни-белемниты. Не от этих ли прогулок возник интерес у сыновей Флоренского к геологии? В письме к Кириллу П.А. Флоренский скажет: «Хоть и много видел я разных мест, но наиболее родными и дорогими представляются окрестности старого Посада, теперь уже изменившиеся почти до неузнаваемости. Когда же я поселился в Посаде, они были совсем глухими, безмолвными и торжественными, отчасти жуткими. Можно было ходить, целыми днями не встречая ни одной души, и казалось, всякий звук, всякое слово нарушает священную тишину лесов». По дороге к Параклиту собирали грибы и цветы. Собирание цветов сопровождалось рассказами из жизни растений. «Кладовая памяти» ученого хранила множество фактов, наблюдений, передаваемых детям в незабываемых совместных прогулках. Однако он реже и реже имел возможность быть среди семьи. В феврале 1933 года П.А. Флоренский вышел из дома в последний раз.
Свердловск, Чита, станция Ксениевская, город Свободный, станция Сковородино Уссурийской железной дороги, Кемь, Соловецкие острова — таковы штампы отправлений писем, получаемых семьей. В них — описание работы по изучению вечной мерзлоты, по производству агар-агара и добычи йода из водорослей; описание местности — растений, ландшафта, явлений природы; беседы-размышления о происходящем с самыми близкими. «Во мне давно живет твердое убеждение,— говорит он в одном из писем, — что в мире ничто не пропадает, ни хорошее, ни плохое, и рано или поздно скажется, хотя бы и пребывало некоторое время, иногда долгое время, в скрытом виде. Для личной жизни это убеждение м. б. и недостаточно утешительно. Но если на себя смотреть со стороны, как на элемент мировой жизни, то при убеждении, что ничто не пропадает, можно работать спокойно, хотя бы непосредственного и явного внешнего эффекта в данный момент не получалось. Вот почему, несмотря на нашу разобщенность, я все же опираюсь на убеждения и чувство небезрезультативности для вас своей работы...» Тяжелым ударом было для него известие о конфискации библиотеки, имевшей охранную грамоту.
«Вся моя жизнь, — пишет он начальнику строительства БАМЛАГ ОГПУ в конце февраля 1934 года, — была посвящена научной и философской работе, причем я никогда не знал ни отдыха, ни развлечений, ни удовольствий. На это служение человечеству шли не только все время и все силы, но и большая часть моего небольшого заработка — покупка книг, фотографирование, переписка и т. д. В результате, достигнув возраста 52 лет, я собрал материалы, которые подлежат обработке и должны были дать ценные результаты, т. к. моя библиотека была не просто собранием книг, а подбором к предстоящим темам, уже обдуманным. Можно сказать, что сочинения были уже наполовину готовы, но сохранились в виде книжных сводок, ключ к которым известен мне одному. Кроме того, мною были подобраны рисунки, фотографии и большое количество выписок из книг.
Но труд всей жизни в настоящее время пропал, так как все мои книги, материалы, черновые и более или менее обработанные рукописи взяты по распоряжению ОГПУ. При этом взяты книги не только мои личные, но и книги моих сыновей, занимающихся в научных институтах, и даже детские книги, не исключая учебных пособий.
При осуждении моем, бывшем 26 июня 1933 г. П. П. ОГПУ 20 Московской области конфискации имущества не было, и поэтому изъятие моих книг и результатов моих научных и философских работ, последовавшее около месяца тому назад, было для меня тяжелым ударом, лишающим меня каких бы то ни было надежд на будущее и приводящим к полному безразличию в работе. С таким духовным состоянием я не смогу быть пе только энтузиастом, но и просто энергичным работником, потому что уничтожение результатов моей жизни для меня гораздо хуже физической смерти. Сюда присоединяется еще угнетающее сознание о страданиях моей семьи.
Мера наказания, примененная ко мне, карает мою семью, в отношении меня никак не может считаться ведущей к использованию меня как работника строительства и уничтожает тот вклад, который я мог бы сделать в культуру. Прошу Вашего ходатайства о возвращении мне или А.М. Флоренской (Загорск, Моск. обл., Пионерская, 19) книг, рукописных материалов и прочих взятых в квартире в Загорске и во временной квартире при ВЭИ <...> П. А. Флоренский» 21 .
В ноябре 1937 года Флоренский был лишен права переписки 22 .
Жизнь дома продолжалась жизнью семьи Павла Александровича, хранительницей и центром которого стала Анна Михайловна (1889-1973). Душевный склад ее личности неизменно привлекал к дому друзей, почитавших имя П.А. Флоренского. Здесь продолжают бывать Фаворские, Ефимовы, Юдина, которая в одном из писем к Анне Михайловне высказывает неизменное желание «быть побольше в лучах Вашей чудесной души и света Вашего дома, где все дышит присутствием драгоценнейшего гения Павла Александровича».
Сюда стремятся близкие Флоренскому Е.К. Устиев (воспитанник его брата Александра Александровича, доктор геолого-минералогических наук), ученики Флоренского, преподаватели русской словесности С.А. Голованенко, С.А. Волков, преподаватель русской словесности и почитательница Флоренского, в прошлом корреспондент М.Н. Ермоловой — М. Григорова, местная художница Т.Н. Грушевская, семья Чумаковых, дочери В.А. Комаровского и Ф.К. Андреева. В доме постоянно собираются друзья детей Флоренского. Здесь в 1940 году живет Никита Фаворский, работая над путеводителем «Архитектурные памятники Лавры». Вместе с ним постоянно бывают В. Рекст, М. Грушевский, А. Ефимов, Н. Маясова, художники Л. Кардашова-Дервиз и Н. Силинов. Отсюда уходят на фронт Великой Отечественной войны сыновья Флоренского — Кирилл и Михаил. Впоследствии именем одного из его сыновей — Кирилла Павловича Флоренского (1915-1982), геохимика и планетолога, — в 1985 году назван лунный кратер 23 . Соединяя деятелей культуры и науки разных поколений, дом Флоренского приобрел подлинно мемориальное значение среди достопримечательных памятников Загорска.
Загорск, 1987 — 1988
1 Материал публикуется по изданию: Трубачев, Сергий. Избранное: ст. и исслед. / диакон Сергий Трубачев; сост.: игумен Андроник (Трубачев), М.С. Трубачева, О.С. Никитина; биогр. очерк игумена Андроника (Трубачева). М.: Прогресс-Плеяда, 2005. 720 с., ил.
2 Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины. М., 1914. С. 319-320.
3 О докторе П. И. Якубе см.: ЦГИА. Ф. 682. Д. 582, 1527. Вполне вероятно, что именно он изображен И.Е. Репиным на портрете, помещенном в кн. Музей 7 (М., 1987. С. 56).
4 Выражаем признательность протодиакону Сергию Голубцову, любезно предоставившему составленную им схему расположения домов в Сергиевом Посаде, в которых в начале ХХ века жили деятели искусства, просвещения и науки.
5 Петровский Д. Воспоминания о Велимире Хлебникове. М., 1926. С. 8, 11-12.
6 Museum. 1988. № 157. С. 78-79.
7 Трубачёва М.С. Из истории охраны памятников в первые годы советской власти. Комиссия по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры 1918-1925 годов // Музей 5. М., 1984. С. 152-164. См. также: Вздорнов Г.И. Забытое имя // Памятники Отечества. 1987. Вып. 2 (16). М., 1987. С. 83-89. Добавим, что в этот же период, в 1919 году, П.А. Флоренский преподавал в Сергиевском институте народного образования.
8 Флоренский П.А. Троице-Сергиева Лавра и Россия // Троице-Сергиева Лавра. Сергиев Посад, 1919. С. 4.
9 Греков А. Фаворские в Загорске // Декоративное искусство. 1986. № 8. С. 17-19.
10 Флоренский П.А. Мнимости в геометрии. М., 1922. С. 58.
11 В 1997 году в этой квартире был открыт Мемориальный музей священника Павла Флоренского. (Примеч. сост.).
12 О Р.А. Флоренской см.: Автопортрет в русском и советском искусстве. Каталог выставки. М., ГТГ, 1977. С. 36, 75; Лапшин В.П. Из истории художественной жизни Москвы 1920-х годов. «Маковец» // Советское искусствознание 79. Вып. 2. М., 1980. С. 376; Трубачёва М. Из наследия Флоренской // Московский художник. 1981. 23 октября.
13 Флоренский П.А., свящ. Сочинения: В 4т. М., 1996. Т. 2. С. 628-629.
14 Флоренский П А. О кукольном театре Ефимовых // Ефимов И. Об искусстве и художниках. М., 1977. С. 170.
15 См. в кн.: Симонович-Ефимова Н.Я. Записки художника. М., 1982. С. 137, ил. 60. В этой же книге см. воспроизведение одного из вариантов портрета П.А. Флоренского работы Н.Я. Симонович-Ефимовой (с. 75, ил. 32).
16 Существует и другой скульптурный портрет В.Ф. Эрна (см.: Голубкина А.С. Письма. Несколько слов о ремесле скульптора. Воспоминания современников.М.,1983. С. 290-292).
17 Ефимов И.С. Об искусстве и художниках. М., 1977. С. 198.
18 См.: В. И. Вернадский и семья Флоренских (материалы из архивов) // Вопросы истории естествознания и техники. 1988. № 1. С. 80-98.
19 Опубликовано: <Флоренский в Нижнем> // Нижегородский купец. Нижний Новгород. 1998. №1. С. 74. (Примеч. сост.).
20 П. П. ОГПУ (полномочное представительство объединенного государственного политического управления). (Примеч. сост.).
21 Опубликовано: Флоренский П.А., свящ. Сочинения: В 4 т. М., 1998. Т. 4. С. 81-82.
22 Известно, что год лишения переписки является годом смерти П.А. Флоренского; реабилитирован в 1958, в 1959, а также в 1989 годах.
23 Название присвоено XIX Генеральной ассамблеей Международного астрономического союза (1985, Дели). См.: Рекст В. От Тунгуски до Венеры // Газета «Вперед» (Загорск). 1986. 1 июля.
