Биография П.Флоренского
Священник Павел Флоренский (1882 – 1937 гг.)
Краткий ознакомительный реферат
по материалам книги
игумена Андроника (Трубачева)
«Обо мне не печальтесь…»
Жизнеописание священника Павла Флоренского»
Игумен Андроник (Трубачев).
Род и семья
Павел Александрович Флоренский родился в Евлахе (Елисаветпольской губернии, ныне Азербайджан) 9 (ст. стиль) января 1882 года, в день памяти святителя Филиппа, митрополита Московского. Он был крещен в Тифлисской Давидовской Мтацминдской церкви
с именем в честь святого апостола Павла.
Святитель Филипп и апостол Павел стали особыми покровителями отца Павла, которые благодатным воздействием во многом определили его путь.
«Дед мой, – писал П. А. Флоренский в 1910 году, – …блестяще окончил семинарию и был послан в Академию, но тут задумал, по любви к науке, уйти в Военно-медицинскую академию. Сам митрополит Московский Филарет уговаривал его остаться и будто бы пророчил, что если примет монашество, то будет митрополитом.
Но дед все же пошел по своему пути, на нищету и разрыв с от
цом. Мне порою и является мысль, что в этом оставлении семейного священства ради науки – принципиальная, главная ошибка всего рода, и что пока мы не вернемся к священству, Бог будет гнать и рассеивать все, самые лучшие, попытки».
По отцовской линии П. А. Флоренский наследовал как духовные склонности (это сказалось и в том, что в его лице род вернулся к священству), так и научные. Флоренские отличались «всегда инициативностью в области научной и научно-организаторской деятельности, <…> всегда выступали новаторами, начинателями целых течений и направлений – <…> создавали новые точки зрения, новые подходы к предметам» (из письма о. Павла от 27 апреля- 13 мая 1935 г.).
Разность вероисповедания родителей (мать принадлежала к Армяно-григорианскому исповеданию), а также характерное для образованного общества конца XIX века преклонение перед человеческим разумом явились причиной того, что П. А. Флоренский не получил в семье даже самых простых навыков церковной жизни.
«Воспитанный в полной изоляции от представлений религиозных и даже от сказок, – писал впоследствии отец Павел,– я смотрел на религию как на нечто вполне чуждое мне, а соответственные уроки в гимназии вызывали вражду и насмешку». «В церковном отношении я рос совершенным дичком. Меня никогда не водили в церковь, ни с кем не говорил я на темы религиозные, не знал даже, как креститься».
Приход П. А. Флоренского к вере в Бога совершился летом 1899 года под влиянием целого ряда Божиих призывов, о которых он подробно рассказал в своих «Воспоминаниях». Призывы эти завершились кризисом юношеского научного мировоззрения и обретением веры в Бога как Абсолютную и Целостную Истину, на которой должна строиться вся жизнь. Первым душевным порывом после духовного переворота было уйти в народ, отчасти под влиянием чтения Л. Н. Толстого, которому в то время П. А. Флоренский даже написал письмо.
Но родители настояли, чтобы их сын, который окончил 2-ю Тифлисскую классическую гимназию первым и с золотой медалью, продолжил образование.
Учеба в Московском университете
В 1900 году П. А. Флоренский поступил на физико- математический факультет Московского университета по отделению чистой математики. Среди его учителей знаменитые ученые и профессора. В эти годы юный П.А.Флоренский начинает писать научные и фило- софские работы, пронизанные критикой позитивизма и рационализма. Особое влияние на П. А. Флоренского оказал Н.В.Бугаев, один из основателей московской математической школы. Для Н. В. Бугаева характерно было рассмотрение математики в широком философском контексте.
Во время учебы в университете П. А. Флоренский подружился с сыном Н. В. Бугаева поэтом Андреем Белым,а через него познакомился с литературно- символистскими кругами (В. Брюсов, К. Бальмонт, А. Блок, Д. Мережковский и З. Гиппиус). Символизм привлекал П. А. Флоренского творческим выходом из бездушного рационализма, тем более, что и сам он писал стихи. Но почти сразу же обнаружились глубокие личные и идейные расхождения Флоренского с большинством из символистов. В символистах его отталкивала всеядность, неопределенность и ложность духовных основ. Вскоре П. А. Флоренский написал Д. Мережковскому (представителю так называемого «нового духовного сознания»), что их отношения зависят от того, как мы относимся к исторической Церкви». «Я должен быть в Православии и должен бороться за него. Если Вы будете нападать на него, то может быть, я буду бороться с Вами».
Так, еще в ранние годы началось его расхождение с той частью русской интеллигенции ХХ века, которая, обособляясь от церкви, пыталась создать свое ложное христианство, совращала народ к неверию и многих привела к погибели. Другая часть интеллигенции, к которой принадлежал П. А. Флоренский, вменяя в ничто свои возможные светские успехи, шла служить Церкви теми дарами, какие получила от Бога и обретала милость Божию на путях спасения.
П. А. Флоренский искал опоры в духовной жизни и в марте 1904 года познакомился со старцем епископом Антонием (Флоренсовым), который жил тогда на покое в Донском монастыре.
П. А. Флоренский с юношеским пылом просил его бла- гословения на принятие монашества, но опытный епи- скоп старец посоветовал ему поступить в Московскую Духовную академию для продолжения духовного обра- зования и испытания себя. Весной 1904 года П. А. Флоренский с отличием окончил Московский университет. Его считали одним из самых талантливых студентов с большим научным будущим. Однако, несмотря на лестное предложение Н. Е. Жуковского и Л. К. Лахтина остаться в Университете и молча- ливый протест родителей, он в сентябре 1904 года поступил в Московскую Духовную академию. С тех пор вся жизнь его оказалась связанной с Троице-Сергиевой Лаврой, у стен которой он прожил почти тридцать лет.
Учеба и преподавание в Московской Духовной академии
Духовный облик П. А. Флоренского сложился под благодатным покровом преподобного Сергия, и потому и в творчестве своем, и в личной жизни он всегда прибегал к молитвам печальника земли Русской. Отсюда – глубокая связь жизни и творчества отца Павла с русской церковностью, русской культурой, русским народом.Главным устремлением периода учебы в Духовной академии (1904-1908) для П. А. Флоренского было познание духовности не отвлеченно-филосовски, а жизненно. Здесь, в эпицентре русской духовной жизни Павел Александрович продолжает общение с епископом Антонием (Флоренсовым) и знакомится с другими видными отцами Церкви, ставшими для Павла Флоренского духовными маяками на пути к Богу.Во время поездки в Оптину пустынь 7 сентября 1905 года П. А. Флоренский в скиту беседовал со старцем Анатолием (Потаповым) на волновавшую его тему: «Спрашивал я у отца Анатолия насчет законности занятий философией и наукой, и объяснил, что мой вопрос по поводу предъявляемых мне тезисов «философия или Христос!» Ответ старца Анатолия был по-оптински мудр и опытен. Одаренный Богом особыми дарами разума и ведения, П. А. Флоренский должен был не зарывать их из мнимого «смирения» и «опрощения», а, облагодатствовав, принести сторицею Христу. ЕгопастырскоеслужениеЦерквидолжнобыло быть посвящено свидетельству Истины секуляризованному миру.И философия в этом свидетельстве должна не противостоять Христу, а быть «служанкой богословия». Не дав, казалось, прямого ответа, а только намеки, о. Анатолий побуждал Павла Александровича прийти к такому пониманию через собственный духовный опыт.
В Академии П. А. Флоренский по всем предметам на «отлично», а его семестровые сочинения до сих пор сохраняют научно-богословское значение.
Кандидатское сочинение П. А. Флоренского «О религиозной Истине» (1908), которое стало ядром магистерской диссертации (1914) и книги «Столп и утверждение Истины» (1914), было посвящено путям вхождения в Православную Церковь.
«Церковность – вот имя тому пристанищу, где усмиряются притязания рассудка, где великий покой нисходит в разум». Книга «Столп…» написана как опыт теодицеи, т.е. оправдания Бога от притязаний человеческого рас- судка, находящимся в греховном, падшем состоянии.
Как теодицея, книга отца Павла может удовлетворить самый требовательный вкус, изощренный в философии и богословии. Раскрывается вся премирная глубина христианства, его необходимость для человека,освещается светом христианства и уясняется им высший смысл жизни и бытия мира, и все– и частное,и основное в христианстве – с необыкновенной ясностью выявляется в своем высшем смысле и единстве.
Как труд богословско-философский, книга автора от начала до конца православна. Автор ниспровергает господство в жизни рассудка и его претензии на монополию истины, утверждает духовный подвиг, утверждает и защищает Церковь, открывает ложь ересей древних и новых по их существу, осуждает «новое религиозное сознание» современной интеллигенции, хлыстовство, хилиазм, культ плоти; исповедая грех как причину зла, он в благодати Святого Духа утверждает силу, препобеждающую грех и обновляющую тварь.
Как автор «Столпа…» и ряда других работ отец Павел завершил становление онтологической школы Московской Духовной академии (протоиерей Феодор Голубинский – В. Д. Кудрявцев-Платонов – А. И. Введенский – архимандрит Серапион Машкин – священник Павел Флоренский). На основании защиты магистерской диссертации 19 мая 1914 года, священник Павел Флоренский был утвержден в степени магистра богословия и звании экстраординарного профессора Московской Духовной академии. В 1914-15 годах за магистерскую диссертацию «О духовной истине» отец Павел был награжден премиями митрополита Московского Филарета и митрополита Московского Макария.В 1908-1919 годах отец Павел преподавал в Московской Духовной академии историю философии.Тематика его лекций обширна: Платон и Кант, мышление еврейское и мышление западноевропейское, оккультизм и христианство, религиозный культ и культура и др. Отец Павел стремился выделять и развивать те моменты исторического процесса мысли, которые имеют особо важное значение для богословия, и указывал на религиозные следствия, содержащиеся в том или другом течении мысли.Оценивая вклад отца Павла в историю философии, один из лучших знатоков античной культуры А. Ф. Лосев писал, что «Флоренский дал концепцию платонизма, по глубине и тонкости превосходящую все, что когда-нибудь я читал о Платоне. <…> Его имя должно быть названо наряду с теми пятью-шестью именами, которые знаменуют собой основные этапы понимания платонизма во всемирной истории философии вообще».Если говорить о вкладе отца Павла в русскую философию и богословие, то необходимо помнить, что его самобытное оригинальное творчество отмечено про- тиворечивостью: оно несет на себе одновременно и печать времени, и проникновения вперед на многие десятилетия. На творчестве отца Павла отразилось его собственное постепенное духовное становление, и поэтому он сам никогда не претендовал ни на безошибочность и законченность своей мысли, ни на все - общность признания, а подразумевал обсуждение, развитие, уточнение, исправление. Но, писал он, «я хотел именно Православия и именно церковности.
Таинство Брака и семья
Для П. А. Флоренского путь к церковности лежал через тяжелые личные испытания. Духовник, епископ Антоний, не благословлял П. А. Флоренского принять монашество, а он не хотел жениться, боясь «на место Бога поставить на первый план семью». Из-за этого П. А. Флоренский не мог «привести в исполнение свои заветные планы – сделаться священником».
И духовник не ошибся. Павел Флоренский встретил девушку, с которой не только смог соединить свою жизнь, но которая впоследствии оказала большое духовное влияние на него самого. Это была Анна Михайловна Гиацинтова, происходившая из крестьянской семьи Рязанской губернии.
По воспоминаниям всех, близко знавших ее, Анна Михайловна являла исключительно высокий и светлый образ христианской супруги и матери.
Ее простота, терпение, смирение, бодрость, верность долгу, глубокое понимание духовной жизни открывали современникам красоту и смысл подвига христианского брака.
В семье отца Павла и Анны Михайловны было пятеро детей. Дети стали для отца Павла даром Божиим, ниспосланным для укрепления в самых тяжелых обстоятельствах.
Таинство Священства и пастырская деятельность
Таинство брака не только совершенно обновило П. А. Флоренского, но и открыло возможность принять Таинство Священства.
23 апреля 1911 года ректор Московской Духовной академии епископ Феодор рукоположил П. А. Флоренского во диакона, а на следующий день – во священника.
Современников поражало, как дар священства, став средоточием личности отца Павла, преобразил все его способности и силы: телесные, душевные, духовные и умственные.
Протоиерей Сергий Булгаков вспоминал: «Однако все, что может быть сказано об исключительной научной одаренности отца Павла, как и об его самобытности, в силу которой он всегда имел свое слово, как некое откровение обо всем, является все-таки второстепенным и несущественным, если не знать в нем самого главного. Духовным же центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство». В. В. Розанов, который, однажды узнав отца Павла, затем не мог уже от него оторваться, как от источника жизни <…> В качестве самого существенного его определения сказал: «Он есть »(именно по-гречески), священник. И это было именно так».
Вокруг отца Павла сложился круг друзей и знакомых, которые стремились направить блестящую, но разноликую русскую культуру начала ХХ века в ограду Церкви (епископ Феодор (Поздеевский), Ф. К. Андреев, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн, священник А. В. Ельчанинов, М. А. Новоселов, Вл. А. Кожевников, Ф. Д. Самарин, С. А. Цветков, Е. Н. Трубецкой, Г. А. Рачинский, П. Б. Мансуров, Л. А. Тихомиров, А. С. Мамонтова, Д. А. Хомяков, протоиерей Иосиф Фудель). Бывало, что некоторые деятели культуры, которые стали далеки от Церкви (В. В. Розанов, Вяч. Иванов, Н. А. Лузин, А. Белый), обращались к отцу Павлу как к единственному возможному для них посреднику с Богом, который мог уврачевать их душевные язвы.
Первым проложив интеллигенции дорогу к православному священству, отец Павел явился связующим звеном между духовенством и образованным обществом, искавшим духовной опоры в Церкви. Многих отец Павел обратил к вере, многих предостерег и удержал от гибельного пути.
Отношение к революции и Советской власти
Революция не явилась неожиданностью для отца Павла. Более того, он много писал о духовном кризисе возрожденческой цивилизации, в которую была вовлечена Россия, часто говорил о надвигавшемся крушении России из-за потери духовных и национальных устоев.
Не раз отец Павел высказывал свое мнение о том, что установление Советской власти имеет закономерный и необратимый до времени характер, а потому следует принять все то, что она с собой несет, за исключением безбожия <…>
Конечно, нельзя представлять дело так, будто отец Павел был столь наивен, что не сознавал, какие трудности и бедствия ему могут предстоять при происшедшем общественном перевороте. Наоборот.
Фигура известного священника, профессора Московской академии и редактора крупнейшего богословского журнала («Богословский вестник») не могла не вызвать самых различных, в том числе злобных, оценок в обществе, где только что формально было провозглашено отделение Церкви от государства, а на деле начато одно из самых жестоких и планомерных гонений на верующих во Христа, вплоть до их полного физического уничтожения «как контрреволюционного класса». «Завещание…», начатое отцом Павлом 11 апреля 1917 года, убеждает в том, что он предвидели грядущие испытания России, и свою судьбу.
Церковное и общественное служение в годы Советской власти
Обширную и многостороннюю деятельность отца Павла в 1920-е годы для удобства обзора можно распределить на три направления: церковное служение, работа в государственных учреждениях и религиозно-философское творчество. Это деление во многом условно. Отец Павел всегда и везде нес служение Церкви Божией.
Особым церковным послушанием отца Павла в эти годы было сокрытие главы преподобного Сергия Радонежского. С осени1919 года Наркомат юстиции, а так же местная власть, несмотря на протесты Святейшего Патриарха Тихона, неоднократно ставила вопрос о вывозе мощей преподобного Сергия из Троице-Сергиевой Лавры «в один из московских музеев». Осуществить эту кощунственную акцию 30 марта 1920 года было поручено М. Галкину, священнику, добровольно снявшему с себя сан и поступившему на службу в Наркомат Юстиции по борьбе с религией.
Братия была выселена из Лавры еще 3 ноября 1919 года и не имела доступа к опечатанным храмам. Святейший Патриарх Тихон и наместник архимандрит Кронид обратились за помощью к отцу Павлу Флоренскому и графу Ю. А. Олсуфьеву. Являясь членами Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, они имели право входить как в Троицкий собор, так и во все подсобные помещения. Поскольку целиком мощи было невозможно сокрыть, было принято решение сокрыть главу преподобного Сергия, который заменили на сходный череп одного из князей Трубецких из подклетей Троицкого собора. Таким образом, глава преподобного Сергия была спасена.
Поскольку с 22 октября 1918 года по май 1920 года отец Павел входил в Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, подчинявшуюся музейному отделу Наркомата просвещения, он был назначен ученым секретарем Комиссии и хранителем ризницы Лавры. Кроме него в Комиссии по охране Лавры состояли Ю. А. Олсуфьев, И. Е. Бондаренко, Н. Д. Протасов, М. В. Боскин, Н. П. Каптерев, Т. Н. Александрова-Дольник, С. Н. Дурылин ( в последствии священник), С. П. Мансуров (впоследствии священник), М. В. Шик (впоследствии священник).
Главная опасность состояла в том, что национализированные ценности Лавры могли быть уничтожены или безвозвратно утрачены для Церкви.
Вот, например, высказывание члена ВЧК Г. Я. Розенталя, входившему в межведомственную Комиссию по ликвидации Лавры: «Я утверждаю, что Троице-Сергиева Лавра – это гнойник на теле Советской России, который необходимо так или иначе отсечь».
Работая в Комиссии по охране Троице-Сергиевой Лавры, священник Павел Флоренский одним из первых в мировой практике развивал идею «живого музея», требуя сохранения каждого предмета в той среде и связях, при которых он возникает и живет. Отстаивая идею живого музея, отец Па- вел считал необходимым для Церкви и духовной культуры России сохранить именно как действующие монастыри Троице-Сергиеву Лавру («явление русской идеи») и Оптину Пустынь («могучий соборный в России возбудитель духовного опыта») и делал для этого то, что было тогда ему возможно.
1 августа 1921 года священник Павел Флоренский был утвержден профессором печатно-графического факультета Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС). В течение трех лет отец Павел читал во ВХУТЕМАСе курс лекций под названием «Анализ перспективы», переработанный затем в монографию «Анализ пространственности <и времени> в художественно -изобразительных произведениях» (1924-1925).
В эти же годы отец Павел участвует в деятельности Московского института художественных изысканий и музееведения (1920), сотрудничает с союзом художников и поэтов «Маковец» (1921-1926).
Осенью 1920 года отца Павла пригласили работать в московское отделение завода «Карболит» в качестве консультанта, а впоследствии заведующего испытаниями продукции завода и заведующего научно-техническими исследованиями. ВСНХ РСФСР поручил в то время заводу «Карболит» изготовление изоляторов высокого напряжения для строившихся электростанций.
Убедившись в исключительных способностях отца Павла, его вскоре пригласили работать в Отдел электротехнической промышленности ВСНХ РСФСР (Главэлектро), которым в то время руководил В. Куйбышев. Вконце1921 года особым постановлением Совета труда и обороны был учрежден Государственный экспериментальный электротехнический институт (ГЭЭИ, с 1927 г. – ВЭИ).
При промышленном отделе ГЭЭИ была создана лаборатория испытания материалов, выросшая затем в самостоятельный отдел материаловедения ГЭЭИ, руководство которым П.А. Флоренский осуществлял в 1922-1933 годах.
С середины 1920-х годов работы отца Павла сосредотачиваются в области электротехники и прикладной физики.
За 1926-1933 годы П. А. Флоренским было подано в Комитет по изобретательству более 50 заявок и заявочных свидетельств, из которых лишь малая часть получила оформленное свидетельство на изобретение. Причиной этого было нежелание власти признать научные заслуги ученого, облеченного в священный сан.
Однако своим высоким нравственным и научным авторитетом отец Павел свидетельствовал о том, что культура и наука не противоречат и не опровергают религию, как это пытаются внушить атеисты, а должны служить указующим перстом ко Христу. «Вера определяет культ, а культ– миропонимание, из которого далее следует культура», – писал отец Павел о своих взглядах в 1927 году в энциклопедии «Гранат».
Многочисленные изобретения и открытия отца Павла Флоренского в различных областях науки и техники имели важное значение в развитии народного хозяйства страны и укреплении ее обороноспособности. Но кроме конкретных изобретений П. А. Флоренскому принадлежит целый ряд эвристических идей, которые позволяют по-новому взглянуть на целые области знания и техники.
Религиозно-философское творчество
После издания книги «Столп и утверждение Истины» (1914) отец Павел начал разработку тем антроподицеи («оправдание человека») – то есть филосовского обоснования идеи совершенства и разумности человека при его наличной греховности. В отличие от теодицеи «Столпа…» антроподицея не замасливалась как единое произведение. Тематику антроподицеи составили:
1) «Чтения о культе» (1918-1922);
2) «У водоразделов мысли» (1919-1926);
3) ряд работ, посвященных философии искусства и культуры, из которых важнейшие «Иконостас» (1919-1922), «Анализ пространственности <и времени> в художественно-изобразительных произведениях» (1924-1926).
Промыслом Божиим основные работы по тематике антроподицеи отец Павел писал тогда, когда то, что Церковь определяла как грех и зло, стало нормой общественных отношений. Общественно-политический переворот, острием своим направленный против религии и веры в Бога вообще и против Русской церкви в особенности, заставлял осмыслить, почему духовное богатство, изобиловавшее в Церкви, оказалось ненужным и даже враждебным расцерковленному обществу. Вследствие этих обстоятельств антроподицея отца Павла Флоренского была не только осмыслением путей спасения человека, но и ответом вызовам общества, удалившегося от Бога и Церкви.
В 1920-егоды, в самый разгул кампании по вскрытию мощей и изъятию и уничтожению икон, отец Павел пишет работу «Иконостас», в которой показывает духовную связь между святым и его мощами и иконой. В работах «Иконостас» (1921) и «Обратная перспектива» (1919) отец Павел убедительно доказывал онтологическое превосходство иконы над светской живописью и ее общекультурную ценность.
В ответ на массовые переименования городов, улиц и даже личных имен и фамилий, особенно связанных с историей Церкви с целью приведения народа к историческому и религиозному забвению, отец Павел пишет работу «Имена» (1922-1925). В этой работе раскрывается духовный смысл наименования, как выявления сущности личности и предмета, как способа познания законов духовной реальности.
Совершенно очевидно, что судьба отца Павла была предопределена его верой в Христа и саном священника Православной Церкви, религиозно–философским мировоззрением и тем своеобразным положением, которое он занимал в обществе. В мае 1928 года ОГПУ провело масштабную операцию в Сергиевом Посаде и его окрестностях: арестовало и перевезло в Бутырки большую группу верующих — служителей церкви и мирян. Это был удар по церкви, уже основательно обескровленной, и по остаткам дворянского сословия, в том числе высшей аристократии, которые спасались возле Троице–Сергиевой Лавры, как во все времена спасались люди в храмах от последней погибели.
Перед этим прогремела «артподготовка»: газеты и журналы печатали из номера в номер обличительные, гневные памфлеты и фельетоны об окопавшихся в Сергиевом «черносотенцах под Москвой!», о том, что «Троице–Сергиева Лавра — убежище бывших князей, фабрикантов и жандармов!», «Шаховские, Олсуфьевы, Трубецкие и др. ведут религиозную пропаганду!»* Общественное мнение было подготовлено. Заработали «органы», машина ОГПУ.
Никакого обвинения заключенному П. А. Флоренскому предъявлено не было. 25 мая он дал такие показания на допросе: «Фотокарточка Николая II хранится мною как память Епископа Антония. К Николаю я отношусь хорошо, и мне жаль человека, который по своим намерениям был лучше других, но который имел трагическую судьбу царствования. К соввласти я отношусь хорошо и веду исследовательские работы, связанные с военным ведомством секретного характера. Эти работы я взял добровольно, предложив эту отрасль работы. К соввласти я отношусь как к единственной реальной силе, могущей провести улучшение положения массы. С некоторыми мероприятиями соввласти я не согласен, но безусловно против какой‑либо интервенции, как военной, так и экономической. Никаких разговоров с кем‑либо о тех мероприятиях, с которыми я не согласен, я не вел».
Дело «прокручивалось» быстро и «скопом»: 8 июня судьба всех арестованных, содержавшихся в Бутырках, была решена. В протоколе заседания Особого совещания при коллегии ОГПУ Флоренский идет под номером 25: «Из‑под стражи освободить, лишив права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростовена–Дону, означенных губерниях и округах с прикреплением к определенному месту жительства, сроком на три года».
14 июля отец Павел отправляется в Нижний Новгород, выбранный им как место жительства.
Ссылка была недолгой. По ходатайству Е. П. Пешковой последовало новое постановление Особого совещания: «Досрочно от наказания освободить, разрешив свободное проживание по СССР». Уже в сентябре он вернулся домой.
Обстановка в Москве в это время была такая, что отец Павел говорил: «Был в ссылке, вернулся на каторгу».
В феврале 1933 года П. А. Флоренский был вновь арестован. Предъявленное обвинение ставило ему в вину участие в контрреволюционной организации, состоявшей из монархиствующих и кадетских элементов и пытавшихся создать республиканское правительство, опирающееся на Православную Церковь. Следствие сопровождалось применением мер физического воздействия на арестованных для получения вымышленных показаний.
26 июля 1933 года П. А. Флоренский был осужден особой тройкой на 10 лет исправительно–трудовых лагерей и 13 августа отправлен по этапу в восточносибирский лагерь «Свободный». 1 декабря 1933 года он прибыл в лагерь и был определен работать в научноисследовательском отделе управления БАМЛАГа. Вскоре, 10 февраля 1934 года, он был направлен в Сковородино на опытную мерзлотную станцию. Это случилось благодаря одному (неизвестному нам) человеку, который вспоминает: «Меня судьба столкнула с Флоренским при весьма скорбных обстоятельствах. Было известно, что С. Булгаков эмигрировал, а Флоренский преподает гдето математику и ходит на лекции в рясе–так в 20–е годы говорили в Москве. И вот в 1934 году, когда я работал в плановом отделе на строительстве дороги в «Свободном», пригнали этап. Просматривая список, наткнулся на фамилию «Флоренский». Сначала — никаких ассоциаций: все, что с ним было связано, все кануло в вечность, все это было в другом мире. Смотрю–математик. Только, когда он вошел, догадался, что это тот самый Флоренский. Спросил его об этом, он коротко подтвердил. Я пытался расспрашивать (что‑то насчет Москвы и его участи), но он отмалчивался, был угрюм и явно не хотел разговаривать с посторонним человеком. Мне это было понятно. Я устроил его на метеостанцию в пос. Сковородино, надеясь как‑то оградить от общелагерной жизни». Здесь, на станции, П. А. Флоренский проводил исследования, которые впоследствии легли в основу книги его сотрудников Н. И. Быкова и П. Н. Каптерева «Вечная мерзлота и строительство на ней» (1940).
В конце июля и начале августа 1934 года благодаря помощи Е. П. Пешковой в лагерь смогли приехать жена Анна Михайловна и младшие дети: Ольга, Михаил, Мария (в это время старшие сыновья Василий и Кирилл были в геологических экспедициях). Семья приехала не только для свидания. Поступило предложение Чехословацкого правительства договориться с правительством СССР об освобождении П. А. Флоренского и выезде его в Чехословакию. Однако для начала официальных переговоров необходим был положительный ответ самого отца Павла. Он ответил решительным отказом, просил прекратить все хлопоты и, сославшись на апостола Павла, сказал, что надо быть довольным тем, что есть.
Во время пребывания семьи в Сковородино, П. А. Флоренский был помещен в изолятор лагеря «Свободный», а 1 сентября отправлен со спецконвоем в Соловецкий лагерь. Сам он так описал этот перевод в письме из Кеми 13 октября 1934 года: «Дорогая Аннуля, весьма беспокоюсь о вас, т. к. 2 месяца не знаю ничего, а к тому же вы были в дороге. Писать мне было нельзя, да и нечего, т. к. я не знал ничего определенного. 16 авг. выехал из Рухлово, — с 17 по 1 сент. сидел в изоляторе в Свободном, с 1 по 12 ехал со спецконвоем на Медвежью гору, с 12 сент. по 12 окт. сидел в изоляторе на Медв. горе, а 13 приехал в Кемь, где нахожусь сейчас. По приезде был ограблен в лагере при вооруж. нападении и сидел под тремя топорами, но как видишь спасся, хотя лишился вещей и денег; впрочем, часть вещей найдена, все это время голодал и холодал. Вообще было гораздо тяжелее и хуже, чем мог себе представить, уезжая со станции Сковородинской. Должен был ехать в Соловки, что было бы неплохо, но задержан в Кеми и занимаюсь надписыванием и заполнением учетных карточек. Все складывается безнадежно тяжело, но не стоит писать. Никаких общих причин к моему переводу не было, и сейчас довольно многих переводят на север».
Несчастья, обрушившиеся на П. А. Флоренского, не обошли стороной и его уникальную библиотеку, в которую к тому времени влились собрания книг В. В. Розанова, профессоров Академии И. Корсунского, И. Беляева, Ф. Андреева, а также много книг, подаренных самыми разными деятелями культуры. Узнав об этом в лагере, Флоренский весной 1934 года писал начальнику строительства БАМЛАГа: «Вся моя жизнь была посвящена научной и философской работе, причем я никогда не знал ни отдыха, ни развлечений, ни удовольствий. На это служение человечеству шли не только все время и все силы, но и большая часть моего небольшого заработка — покупка книг, фотографирование, переписка и т. д. В результате, достигнув возраста 52 лет, я собрал материалы, которые подлежат обработке и должны были дать ценные результаты, т. к. моя библиотека была не просто собранием книг, а подбором к определенным темам, уже обдуманным. Можно сказать, что сочинения были уже наполовину готовы, но хранились в виде книжных сводок, ключ к которым известен мне одному. Кроме того, мною были подобраны рисунки, фотографии и большое количество выписок из книг. Но труд всей жизни в настоящее время пропал, так как все мои книги, материалы, черновые и более или менее обработанные рукописи взяты по распоряжению ОГПУ. При этом взяты книги не только мои личные, йо и моих сыновей, занимающихся в научных институтах, и даже детские книги, не исключая учебных пособий. При осуждении моем, бывшем 26 июля 1933 года ППОГПУ Московской области, конфискации имущества не было, и поэтому изъятие моих книг и результатов моих научных и философских работ, последовавшее около месяца тому назад, было для меня тяжелым ударом […], уничтожение результатов работы моей жизни для меня гораздо хуже физической смерти».
15 ноября 1934 года П. А. Флоренский был направлен в Соловецкий лагерь. Его определили работать на лагерном заводе йодной промышленности, где он занимался проблемой добычи йода и агар–агара из морских водорослей и сделал более десяти запатентованных научных открытий и изобретений. Сначала он жил в общих бараках «Кремля» (так называли монастырь), затем в 1935 году его перевели в Филиппову пустынь (1,5 км от монастыря). Здесь, на месте пустынных подвигов своего покровителя, святого Филиппа, отец Павел проходил последние испытания перед тем, как предстать Богу в мученическом венце.
«Позавчера мне минуло 54 года, — писал он 24 января 1935 года. — Просматривая свое сердце, могу сказать, что никакого нет у меня гнева и злобы, пусть каждый радуется, как может». «Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее. Внутренно сознаешь его непреложность и всеобщность, но при столкновении с действительностью в каждом частном случае бываешь поражен, как чем‑то неожиданным и новым» (из письма от 13 февраля 1937 года).
Летом 1937 года началась реорганизация Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) в Соловецкую тюрьму (СТОН). П. А. Флоренский был вновь переведен в общие бараки, находившиеся на территории монастыря. «В общем все ушло (все и все), — писал он в одном из последних писем от 3–4 июня 1937 года. — Последние дни назначен сторожить по ночам в б. йодпроме произведенную нами продукцию. Тут можно было бы заниматься (сейчас пишу письма, например), но отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон, не располагает к занятиям, и ты видишь по почерку, даже письмо писать окоченевшими руками не удается… Вот уже б час. утра. На ручей идет снег, и бешеный ветер закручивает снежные вихри. По пустым помещениям хлопают разбитые форточки, завывает от вторжения ветра. Доносятся тревожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий».
В конце июня 1937 года в Соловецком лагере производятся массовые расстрелы заключенных на Секирной горе. «В одну из тех ночей исчезли из лагеря (примерно 17–19 июня) П. А. Флоренский и Л. С. Курбас» (сообщение И. Л. Кагана). А. Г. Фаворский, который в октябре — ноябре 1937 года виделся с П. А. Флоренским в лагере, писал: «Ваш дедушка Флоренский на Соловках был самый уважаемый человек — гениальный, безропотный, мужественный философ, математик и богослов. Мое впечатление о Флоренском, да это и всех заключенных мнение, бывших с ним, — высокая духовность, доброжелательное отношение к людям, богатство души. Все то, что облагораживает человека».
25 ноября 1937 года П. А. Флоренский постановлением особой тройки УНКВД по Ленинградской области был приговорен к высшей мере наказания «за проведение контрреволюционной пропаганды». 8 декабря он был расстрелян.
П. А. Флоренский был реабилитирован дважды — в 1958 и 1959 годах–ввиду отсутствия «доказательств виновности в антисоветской деятельности» и «за отсутствием состава преступления».
В одном из последних писем Флоренского с Соловков к сыну Кириллу от 21 февраля 1937 года подводится итог его многогранной деятельности: «Что я делал всю жизнь? — Рассматривал мир как единое целое, как единую картину и реальность, но в каждый момент или, точнее, на каждом этапе своей жизни, под определенным углом зрения. Я просматривал мировые соотношения на разрезе мира по определенному направлению, в определенной плоскости и старался понять строение мира по этому, на данном этапе меня занимающему признаку. Плоскости разреза менялись, но одна не отменяла другой, а лишь обогащала. Отсюда — непрестанная диалектичность мышления (смена плоскостей рассмотрения), при постоянстве установки на мир, как целое».
В столкновении двух типов культуры (возрожденческого и средневекового) были заложены трагические начала жизни и творчества П. А. Флоренского. Свое собственное мировоззрение он считал соответствующим стилю исторического русского средневековья ХІѴ–ХѴ веков. Сложившись как мыслитель и ученый при сопряжении культур светской и церковной, П. А. Флоренский предупреждал о гибельности бездуховного пути культуры. В то время, когда Флоренский писал об этом, казалось невероятным, что уже XX век приведет культуру, да и все человечество к возможности самоуничтожения.
Трагична не только судьба Флоренского, трагично время, в которое он жил, культура, которая оказалась неспособной вместить в себя такого мыслителя, священника и ученого. «Оглядываясь назад, я вижу, что у меня никогда не было действительно благоприятных условий работы, частью по моей неспособности устраивать свои личные дела, частью по состоянию общества, с которым я разошелся лет на 50, не менее, — забежал вперед, тогда как для успеха допустимо забегать вперед не более, чем на 2–3 года» (из письма от 2 апреля 1937 года с Соловков).
И все же Павел Александрович Флоренский верил, что чаемое им время настанет. «Я научился благодушию, — писал он в 1924 году, — когда твердо узнал, что жизнь и каждого из нас, и народов, и человечества ведется Благою Волею, так что не следует беспокоиться ни о чем, помимо задач сегодняшнего дня. Ну и самая история убеждает вдобавок, что мировоззрение уже вступило на новый путь и что потому «моему» принадлежит победа, которая будет достигнута и без меня, так что мое личное участие в этом деле есть обстоятельство третьестепенное. Немного раньше, немного позже, немного так, немного иначе — но волновавшие меня ощущения будут выражены и определят собою характер будущего знания. Теперь я в этом уверен».
